Атлант расправил плечи - работа

Мать вошла с воинственным видом. Она осмотрелась вокруг, словно знала, что для него значит его кабинет, и выражала свое глубочайшее возмущение всем, что представляло для него большую важность, чем ее персона. Она долго устраивалась в кресле, укладывала и перекладывала свою сумочку, перчатки, расправляла складки платья, недовольно ворча между делом:

– Ничего не скажешь, просто превосходно – мать вынуждена ждать в приемной и спрашивать разрешения у какой-то машинистки, прежде чем ей позволят увидеть собственного сына, который…

– Мама, у тебя действительно что-то важное? Я очень занят сегодня.

– Ты не единственный, у кого есть проблемы. Конечно, это важно. Стала бы я из-за пустяка сюда приезжать!

– Так в чем же дело?

– Это касается Филиппа.

– Я слушаю.

– Он очень несчастлив.

– Неужели?

– Он вынужден зависеть от твоей благотворительности, получать подачки, не имея возможности рассчитывать на собственные средства.

Реардэн удивленно улыбнулся:

– Я ждал, когда же он наконец это поймет.

– Несправедливо, что такой чувствительный человек, как он, находится в таком положении.

– Конечно, несправедливо.

– Я рада, что ты со мной согласен. Ты должен дать ему работу.

– Дать… что?

– Ты должен дать ему работу, здесь, на заводе, но хорошую, чистую работу, с отдельным кабинетом и хорошим окладом, чтобы он был подальше от твоих работяг и дымных печей.

Он слышал ее слова, но не мог заставить себя поверить в это.

– Мама, ты что, шутишь?

– Вовсе нет. Я случайно узнала, что он хочет именно этого, но он слишком горд, чтобы просить тебя. А если ты сам предложишь ему работу и преподнесешь это так, словно просишь его об одолжении, уверена, он охотно согласится. Вот почему мне пришлось приехать сюда, чтобы он не догадался, что это я тебя надоумила.

То, что он услышал, было для него непостижимо. Одна-единственная мысль молнией пронеслась у него в голове, и он не мог понять, как над этим можно было не задуматься. Эта мысль вылилась в недоуменный возглас:

– Но он же ровным счетом ничего не смыслит в металлургии!

– А какое это имеет значение? Ему нужна работа.

– Но он же с ней не справится!

– Ему необходимо приобрести уверенность в себе и почувствовать, что он тоже чего-то стоит.

– Но какой мне от него будет прок?

– Он должен почувствовать, что он нужен.

– Где, здесь? Зачем он мне здесь нужен?

– Ты принимаешь на работу множество людей, которых совсем не знаешь.

– Я беру на работу тех, кто умеет делать дело. А что мне может предложить он?

– Но ведь он же твой брат.

– Ну и что? При чем тут это?

Она замолчала, потрясенная его словами. Некоторое время они сидели, глядя друг на друга так, словно их разделяла космическая даль.

– Он твой брат, – сказала она; ее слова прозвучали как заезженная пластинка, неустанно воспроизводящая магическое заклинание, усомниться в котором непозволительно. – Ему нужно найти свое место в этом мире. Ему нужен хороший заработок, чтобы он чувствовал, что получает деньги по праву, а не как милостыню.

– По праву? Но мне от него и на цент пользы не будет.

– Так ты об этом думаешь в первую очередь? О собственной выгоде, о прибыли? Я прошу тебя помочь брату, а ты прикидываешь, сможешь ли обогатиться за счет его труда, и не поможешь ему, если не увидишь в этом выгоды для себя. Я правильно поняла? – Она увидела выражение его глаз, отвернулась и поспешно продолжила, повысив голос: – Да, конечно, ты помогаешь ему, как помог бы первому встречному нищему. Материальная помощь – ты не признаешь и не понимаешь ничего другого. Ты задумывался хоть раз о его духовных потребностях, о том, что такое положение делает с его чувством собственного достоинства? Он не желает жить как нищий. Он хочет быть независимым от тебя.

– Получая от меня деньги, которые не способен заработать, за работу, которую не умеет делать?

– Ты бы от этого не очень пострадал. Здесь предостаточно людей, которые работают и делают для тебя деньги.

– Ты просишь, чтобы я помог ему обманывать?

– Вовсе необязательно называть это так.

– Это обман или нет?

– С тобой просто невозможно разговаривать. Ты начисто лишен человечности. У тебя нет ни капли жалости к брату, ни капли сострадания к его чувствам.

– Это обман или нет?

– Тебе никого не жалко.

– Ты считаешь, что было бы правильно пойти на обман?

– Ты самый аморальный человек на свете. Все твои мысли заняты лишь заботой о правильности. Ты никого не любишь.

Реардэн резко поднялся, давая понять, что разговор окончен и посетителю следует убраться восвояси.

– Мама, я хозяин сталелитейного завода, а не публичного дома.

– Генри! – с негодованием выдавила из себя мать, пораженная тем, что он посмел так разговаривать с ней.

– Никогда больше даже не заикайся мне о работе для Филиппа. Я не подпущу его и к воротам моего завода и не доверю даже метлу – заметать пепел у печей. Я хочу, чтобы ты поняла это раз и навсегда. Помогай ему любыми другими способами, но о моем заводе забудь и думать.

– Да что ты возомнил о своем заводе? Это что, святой храм? – сказала она с презрительной издевкой в голосе.

– Гм… Несомненно, – негромко ответил Реардэн, сам удивленный этой мыслью.

– Неужели ты никогда не думаешь о других людях и своих моральных обязательствах перед ними? .

– Мне чуждо то, что ты называешь моралью. Нет, я не думаю о других людях, но знаю одно: если бы я дал работу Филиппу, то не смог бы смотреть в глаза компетентному человеку, которому эта работа нужна и который ее достоин.

Она встала и, втянув голову в плечи, принялась снизу вверх бросать в него слова, полные благородного негодования:

– Это и есть твоя жестокость. Именно в ней корень твоей низости и эгоизма. Если бы ты любил брата, то дал бы ему работу, которой он недостоин, и именно потому, что он не заслуживает ее, – это было бы проявлением истинной доброты и братской любви. Зачем тогда любовь, если не для этого? Дать работу тому, кто ее достоин, – не добродетель. Истинная добродетель – вознаградить недостойного.

Реардэн смотрел на нее как ребенок, который не приходит в ужас при виде кошмара лишь потому, что не может в него поверить.

– Мама, – сказал он, – ты сама не знаешь, что говоришь. Я никогда не смогу презирать тебя настолько, чтобы поверить, что ты действительно так думаешь.